Где ты, милая, блуждаешь,
Что ты друга не встречаешь
И не вторишь песне в лад?
Брось напрасные скитанья,
Все пути ведут к свиданью, -
Это знает стар и млад.
Нам любовь на миг дается.
Тот, кто весел, пусть смеется:
словно снег.
Можно ль будущее взвесить?
Ну, целуй - и раз, и десять:
Мы ведь молоды не век.

Век потребовал, чтобы мы громко пели,
Но отрезал нам языки на деле.
Век потребовал, чтобы мы шли вперед,
Но стеной кирпичной закрыл проход.
Век потребовал, чтоб мы пустились в пляс,
Но одел в железные брюки нас.
И в конце концов наш век напоролся
Как раз на то, за что он боролся.

Я себя смирял, становясь на горло собственной песне.

Человек на земле разучивает ту песню, которую будет петь на небесах.

Какое нам в сущности дело,
Что всё превращается в прах,
Над сколькими безднами пела
И в скольких жила зеркалах.
Пускай я не сон, не отрада
И меньше всего благодать,
Но, может быть, чаще, чем надо,
Придётся тебе вспоминать -
И гул затихающих строчек,
И глаз, что скрывает на дне
Тот ржавый колючий веночек
В тревожной своей тишине.

Меня сделали писателем песни отца и речи безумных.

Начало - такт, конец же - рифма,
Взамен души - одно созвучье:
Такие воспаренья речи
Зовутся песней, иль короче
Песнь: вместо музыки - слова.
У афоризма путь другой:
Он шутит, скачет, как безумный,
Не признает совсем он такта,
Короче он изображает:
Без пенья смысл и смысл без пенья.

Качаясь на волнах эфира,
Минуя горы и моря,
Лети, лети голубкой мира,
О песня звонкая моя!
И расскажи тому, кто слышит,
Как близок долгожданный век,
Чем ныне и живет и дышит
В твоей отчизне человек.
Ты не одна - их будет много.
С тобой летящих голубей,-
Вас у далекого порога
Ждет сердце ласковых друзей.
Лети в закат багрово-алый,
В удушливый фабричный дым,
И в негритянские кварталы,
И к водам Ганга голубым.

Когда Жизнь не находит певца, чтобы он пел ее сердце, она рождает философа, чтобы он измолвил ее разум.

Не каждый умеет петь, Не каждому дано яблоком Падать к чужим ногам.

То, что глупо говорить, следует петь.

Я думал, что всё бессмертно. И пел песни. Теперь я знаю, что всё кончится. И песня умолкла.

Хороша эта женщина в майском закате,
Шелковистые пряди волос в ветерке,
И горенье желанья в цветах, в аромате,
И далёкая песня гребца на реке.
Хороша эта дикая вольная воля;
Протянулась рука, прикоснулась рука,
И сковала двоих - на мгновенье, не боле,-
Та минута любви, что продлится века.

Бывают в жизни дни, ради которых стоит жить и не дать умереть. Недаром поется в старой славной песенке, что лишь любовь, одна любовь властвует над миром.

И легкости своей дивится тело,
И дома своего не узнаешь,
А песню ту, что прежде надоела,
Как новую, с волнением поешь.

Меня хвалили цари, любили солдаты, мне удивлялись друзья, ненавистники меня поносили, при дворе надо мною смеялись. Я бывал при дворе, но не придворным, а Эзопом и Лафонтеном: шутками и звериным языком говорил правду. Подобно шуту Балакиреву, который был при Петре Первом и благодетельствовал России, кривлялся я и корчился. Я пел петухом, пробуждая сонливых, угомоняя буйных врагов Отечества. Если был бы я Цезарь, старался бы иметь всю благородную гордость души его, но всегда чуждался бы его пороков.

Бывало, я с утра молчу,
О том, что сон мне пел.
Румяной розе и лучу,
И мне - один удел.
С покатых гор ползут снега,
А я белей, чем снег,
Но сладко снятся берега
Разливных мутных рек,
Еловой рощи свежий шум
Покойнее рассветных дум.

В наше время, чего не стоит говорить, то поется.