И тогда
сказал
Ильич семнадцатигодовый -
это слово
крепче клятв
солдатом поднятой руки:
- Брат,
мы здесь
тебя сменить готовы,
победим,
но мы пойдём путём другим.

Любовь - это сердце всего.

Идите и гладьте -
гладьте сухих и черных кошек!
Громадные брюха возьмете хвастливо,
лоснящихся щек надуете пышки.
Лишь в кошках,
где шерсти вороньей отливы,
наловите глаз электрических вспышки.

Я сам расскажу о времени и о себе.

Все женщины меня любят. Все мужчины меня уважают. Все женщины липкие и скучные. Все мужчины прохвосты. Лева, конечно, не мужчина и не женщина.

Не знаю, плачут ли, нет медведи,
Но если плачут, то именно так.
То именно так: без сочувственной фальши,
Скулят, заливаясь ущельной длиной.
<...>
Вот так медведи именно могут:
Недвижно, задравши морду, как те,
Повыть, извыться и лечь в берлогу,
Царапая логово в двадцать когтей.

Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.

Курить -
бросим.
Яд в папиросе!

Арифметика казалась неправдоподобной. Приходится рассчитывать яблоки и груши, раздаваемые мальчикам. Мне ж всегда давали, и я всегда давал без счета. На Кавказе фруктов сколько угодно.

Лошадь
сказала,
взглянув на верблюда:
«Какая
гигантская
лошадь-ублюдок».

Верблюд же
вскричал:
«Да лошадь разве ты?!
Ты
просто-напросто -
верблюд недоразвитый».

И знал лишь
бог седобородый,
что это -
животные
разной породы.

Себя до последнего стука в груди,
как на свиданье, простаивая,
прислушиваюсь:
любовь загудит -
человеческая, простая.
Ураган, огонь, вода
подступают в ропоте.
Кто сумеет совладать?
Можете? Попробуйте...

И когда моё количество лет
выпляшет до конца -
миллионом кровинок устелется след
к дому моего отца.

А любит,
так будь
монашенкой верной -
тиранит
ревностью
всякий пустяк
и мерит
любовь
на калибр револьверный,
неверной
в затылок
пулю пустя.

Вошла ты,
резкая, как «нате!»,
муча перчатки замш,
сказала:
«Знаете -
я выхожу замуж».

И пускай перекладиной кисти раскистены - только вальс под нос мурлычешь с креста.

Помните?
Вы говорили:
«Джек Лондон,
деньги,
любовь,
страсть», -
а я одно видел:
вы - Джоконда,
которую надо украсть!
И украли.

Знаю,
каждый за женщину платит.
Ничего,
если пока
тебя вместо шика парижских платьев
одену в дым табака.

Мягко с лапы на лапу ступая,
Грузная, как автобус,
Тащит ночь к берегам Дуная
Свою лунную грусть.

Ты прочтешь это письмо обязательно и минутку подумаешь обо мне. Я так бесконечно радуюсь твоему существованию, всему твоему, даже безотносительно к себе, что не хочу верить, что я сам тебе совсем не важен.

Вошёл к парикмахеру, сказал - спокойный:
«Будьте добры́, причешите мне уши».
Гладкий парикмахер сразу стал хвойный.

Не те ***и,
что хлеба ради
спереди и сзади
дают нам ***ти,
Бог их прости!
А те ***и - лгущие, деньги сосущие,
***ать не дающие -
вот ***и сущие,
мать их ети!

Экзамен в гимназию. Выдержал. Спросили про якорь (на моем рукаве) - знал хорошо. Но священник спросил - что такое «око». Я ответил: «Три фунта» (так по грузински). Мне объяснили любезные экзаменаторы, что «око» - это «глаз» по-древнему, церковнославянскому. Из-за этого чуть не провалился. Поэтому возненавидел сразу - всё древнее, всё церковное и всё славянское. Возможно, что отсюда пошли и мой футуризм, и мой атеизм, и мой интернационализм.

Но за что ни лечь -
смерть есть смерть.
Страшно - не любить,
ужас - не сметь.

Не болей ты, Христа ради! Если Оська не будет смотреть за тобой и развозить твои легкие (на этом месте пришлось остановиться и лезть к тебе в письмо, чтоб узнать, как пишется: я хотел «лехкия») куда следует, то я привезу к вам в квартиру хвойный лес и буду устраивать в оськином кабинете море по собственному усмотрению. Если же твой градусник будет лазить дальше, чем тридцать шесть градусов, то я ему обломаю все лапы.

И любишь стихом, а в прозе немею.
Ну вот, не могу сказать,
Не умею.

Я знаю, надо и двести и триста вам -
возьмут, всё равно, не те, так эти.

В этой жизни помереть не трудно,
Сделать жизнь значительно трудней.

- Не спорьте с Лилей. Лиля всегда права.
- Даже если она скажет, что шкаф стоит на потолке?
- Конечно.
- Но ведь шкаф стоит на полу!
- Это с вашей точки зрения. А что бы сказал ваш сосед снизу?

Я счёт не веду неделям.
Мы,
хранимые в рамах времён,
мы любовь на дни не делим,
не меняем любимых имён.

Музыканты смеются:
«Влип как!
Пришел к деревянной невесте!
Голова!»
А мне - наплевать!
Я - хороший.
«Знаете что, скрипка?
Давайте -
будем жить вместе!
А?»