К бумаге страстью занедужив,
писатель был мужик ледащий;
стонала тема: глубже, глубже,
а он был в силах только чаще.

Всем дамам нужен макияж, Для торжества над мужиками! Мужчина, впавший в ох. яж, Берется голыми руками!

Я никак не пойму отчего
так я к женщинам пагубно слаб;
может быть из ребра моего
было сделано несколько баб?

Изведав быстрых дней течение,
я не скрываю опыт мой:
ученье - свет, а неучение -
уменье пользоваться тьмой.

Мы чужие здесь. Нас лишь терпят.
А мерзавец, подлец, дурак
и слепые, что вертят вертел, -
плоть от плоти свои. Как рак.

Не мудрёной, не тайной наукой,
проще самой простой простоты -
унижением, страхом и скукой
человека низводят в скоты.

Я живу, незатейлив и кроток,
никого и ни в чём не виня,
а на свете всё больше красоток,
и всё меньше на свете меня.

За женитьбу есть научный
и весьма весомый довод:
холостым повсюду скучно,
а женатым - только дома.

Добру доступно все и все с руки,
Добру ничто не чуждо и не странно,
Окрестности добра столь велики,
Что зло в них проживает невозбранно.

Лежу в дыму, кропаю стих,
лелею лень и одинокость,
и пусть Господь простит мне их,
как я простил Ему жестокость.

Вновь закат разметался пожаром - это ангел на Божьем дворе жжет охапку дневных наших жалоб. А ночные он жжет на заре.

Не в силах жить я коллективно:
по воле тягостного рока
мне с идиотами - противно,
а среди умных - одиноко.

Я женских слов люблю родник
И женских мыслей хороводы,
Поскольку мы умны от книг,
А бабы - прямо от природы.

Летит по жизни оголтело,
Бредет по грязи не спеша
Мое сентябрьское тело,
Моя апрельская душа.

Всегда мне было интересно,
Как поразительно греховно:
Духовность женщины - телесна,
А тело - дьявольски духовно.

Еврей весьма уютно жил в России,
Но ей была вредна его полезность;
Тогда его оттуда попросили,
И тут же вся империя разлезлась.

Мужчина - хам, зануда, деспот,
мучитель, скряга и тупица;
чтоб это стало нам известно,
нам просто следует жениться.

Мораль - это не цепи, а игра,
где выбор - обязательней всего;
основа полноценности добра -
в свободе совершения его.

Поскольку я большой философ,
то жизнь открыла мне сама,
что глупость - самый лучший способ
употребления ума.

Вчера взяла меня депрессия,
завесы серые развесила
и мысли черные зажгла.
А я не гнал мерзавку подлую,
я весь сиял, ее маня,
и с разобиженною мордою
она покинула меня.

Что ни день - обнажившись по пояс,
я тружусь в огороде жестоко,
а жена, за мой дух беспокоясь,
мне читает из раннего Блока.

Мир зол, жесток, бесчеловечен
и всюду полон палачей,
но вдоль него, упрям и вечен, -
добра струящийся ручей.

Среди красавиц всех времен
Страшнейшим из возможных оскорблений
Считалось - если долго ей никто
Не делал непристойных предложений

С авоськой, грехами нагруженной,
таясь, будто птица в кустах,
душа, чтоб не быть обнаруженной,
болит в очень разных местах.

Любым любовным совмещениям
даны и дух, и содержание,
и к сексуальным извращениям
я отношу лишь воздержание.

Напрасно мы погрязли в эгоизме,
Надеясь на кладбищенский итог:
Такие стали дыры в атеизме,
Что ясно через них заметен Бог.

Мужик тугим узлом совьётся,
но если пламя в нём клокочет -
всегда от женщины добьётся
того, что женщина захочет.

Всему ища вину вовне,
Я злился так, что лез из кожи,
А что вина всегда во мне,
Я догадался много позже.

Пока оратор в речи гладкой
молотит чушь, по лжи скользя,
люблю почёсывать украдкой
места, которые нельзя.

Душа болит, свербит и мается,
и глухо в теле канителится,
если никто не покушается
на целомудрие владелицы.